Жанр: сплошная романтика и лирика
Рейтинг: отсутствует
Предупреждения:Стив от "дедули" до "скини"; присутствуют Мстители и боги Асгарда со своими проблемами
читать дальше
Хороший был сон. Он под утро растаял,
Ушел потихоньку, сбежал в никуда.
Он снится другим. Только я, засыпая,
Надеюсь на «если». Точней на «когда».
Ушел потихоньку, сбежал в никуда.
Он снится другим. Только я, засыпая,
Надеюсь на «если». Точней на «когда».
Время (Искажение первое)
Зеленый камень пульсирует в ладони.
— А ты его рано отдаешь, — говорит странная женщина. — Его путь еще не завершен. Какое оно, твое время?.. Нет, боюсь, я не так спросила. Кто в твоем времени?..
На меня смотрит черноволосая девушка в красном платье. Улыбается, а в глазах слезы. Я, кажется, обидел ее или вовсе боль причинил. Обнимаю. Она прижимается ко мне, и улыбка становится совсем уж беспомощной.
Ощущение такое, словно держу в ладони ручную птицу. Ту, которая сядет на плечо, но в пригоршне ей неуютно.
— Не приму, — странная женщина качает головой.
— А мир как же?
— Не на тебе держится мир, Стивен Роджерс…
В ладонь тычется мокрый песий нос…
Встречи для Баки (Сон Белого Волка)
Смотреть, как они все рассыпаются в прах — это было... Ну, странно, по меньшей мере. Даже любопытно, наверное, если бы не Стив. Он так и стоял на коленях над кучкой пепла. Если бы я мог броситься к нему! А я и мог, да только понял это далеко не сразу. Я смотрел больше всего на него, но краем глаза замечал, как бесшумно ускользает в джунгли пантера, и взмывает вверх хищная птица, уходит легким шагом газель...
Теперь я готов был шагнуть навстречу Стиву и лизнуть его в нос, и сказать: "Не убивайся, я жив. Мы все живы!" Но ноги, нет лапы, сами понесли прочь, в заросли.
Наташка дернулась, вроде увидела что-то. Она всегда была очень внимательной, но зверя в джунглях углядеть... Нет, не дано это человеку, если мы сами не захотим. А я не хотел пока этого. Не знаю, почему. Человеку важнее всего было бы рвануться к своим и успокоить. Зверю сейчас было важно мчаться прочь, шумно вдыхать запахи тропического леса, слушать его шорохи. Получать полной пригоршней все то, чего двуногие лишены.
Птица крикнула мне с высоты, газель замерла, навострив ушки, а еще меня хлестко хлопнул по морде веткой какой-то наглый росток.
Да ребята, да, я вас тоже рад видеть живыми, но мне нужен черный зверь. Я спешу за пантерой. Псы от века гонятся за котами.
Их племени известно что-то особенное о грани между жизнью и смертью. Те из них (маленькие хитрецы), которые поселились рядом с человеком, имеют девять жизней. Но и скрывшийся в дебрях черный зверь, наверняка, знает что-то важное, и поэтому я мчусь по его следу.
Я зверь, который, вот только что был человеком.
Мы встречаемся на едва приметной тропе. Он даже не убегал. На морде насмешка: "Ты снова гнался за химерой, Белый Волк?"
"Нет! Мои погони не всегда были химерами".
"Но ведь столько лет именно химере ты и служил!"
"Служить и гнаться... Ну, это же разное! Каждый пес это знает".
"Сейчас нам не нужно ни то, ни другое. Мы будем ждать. Иногда это самое главное".
"А они..."
"Они придут. Вот увидишь. И каждый визит будет важен".
Я жду.
Первым приходит тот, который родился раньше остальных. Самый юный. Какой-то светлый, будто даже светящийся. В нем нет ни на грамм наивности. Нет детскости. Кажется, никогда и не было? Или я просто забыл? Почти волочит за руку второго. Этот второй - в чем только душа держится - упрямее первого в сто раз. Никакими силами его б не притащили, не захоти он сам. Смотрят оба как на покойника. Я им что, умер?
Первый говорит:
"Он без тебя не живет".
Второй добавляет:
"Это я, если что. Я не живу... Уточнение для идиотов".
И улыбается.
Огрызаюсь:
"Кто тут идиот?"
"Мы все", — говорит первый.
Нос у него покраснел от солнца и начинает лупиться.
Смешные они оба.
Черный сказал, они важны. А я и без него знаю.
Потом приходит усталый. Тоже не один. С ним тот, кто, стоя на коленях, касался пальцами темного пепла.
Ему я кричу: "Я вернусь! Правда!"
"Так уже вернулся," — отвечает он и трогает осторожно царапину на виске у усталого. Тем же жестом, каким трогал пепел.
Меня подводит хвост. Сам начинает ходить ходуном. Может, он и меня погладит, как усталого? Мне, правда, нужно! Очень!
Но все портит молчун. Он самый опасный. И самый уязвимый. Он просто шагает вперед. Если сейчас скажет, что ждет приказаний, я его укушу.
Он хохочет. Это в нем от того, первого. Вот когда вылезло-то! Нет, не буду кусать. Черный сказал, они все важны. Я ему, почему-то верю.
Молчун подходи, треплет меня по загривку, а потом наклоняется и лижет в нос. Человек, меня, Волка! В нос!
У меня отвисает челюсть. А тот тощий, что пришел с первым, вдруг дает мне пинка:
"Иди уже, чего разлегся!"
Я несусь прочь! Так легко и правильно мне никогда не было, а вслед кто-то из них кричит: " Пес послушался кота и остался без хвоста! Нашел, чьи советы слушать!"
Ну не знаю, мне кажется, он правильно советовал...
Стив спит. Я снюсь Стиву. Снюсь! Я так решил!
Я подхожу на мягких лапах, лижу его в нос, ложусь рядом.
"Я жив! Мы все живы! Если вы нас найдете, мы больше не станем теряться".
Когда найдете...
Я ухожу за мгновение до его пробуждения, когда человеческое дыхание сбивается. Не забываю ткнуться носом в ухо и лизнуть приоткрытую ладонь. Иду туда, где качается драчливый росток, где бродит в высоких травах газель, где гигантский черный кот продолжает контролировать свое королевство.
Из прошлой жизни моего молчуна всплывает фраза: «Для бешеной собаки семь верст – не крюк». Как оказалось, для меня не крюк и полмира. Мне легко метаться по планете, следить за нашими покинутыми. Они выглядят так, будто сами рассыпались в прах.
Но наступает момент, когда что-то меняется. Они собираются в стаю. И Стив у них — вожак. А я и чуял, что оно так! За ним стая пойдет. Я же шел всегда, и они пойдут. Они готовятся к охоте, как к смерти. У людей такая смертельная охота называется «война». Я этого никогда не понимал, но что ж, значит быть войне.
До начала охоты мы встречаемся с ним всего раз. Наяву. Он говорит:
"Я знал, что ты мне не снишься. Значит, у нас все получится. Значит, они вернутся".
Я кричу, что уже вернулся. Он говорит:
"Раньше звериный вой казался мне плачем. Ты же не плачешь? Нет? Не надо, не плачь, потому что все будет хорошо. Просто плохо уже было по-всякому".
Я говорю ему очень тихо, что он прав. Я тоненько скулю как щенок, прощаюсь. Ухожу к своим. Нам не дано видеть охоту людей.
А потом я пробуждаюсь. Это не похоже на выход из крио сна, не похоже на простое утреннее пробуждение. Он вцепился в меня мертвой хваткой. Они все почему-то цепляются за своих возвращенных, как детеныши шимпанзе за мамаш. Я хочу махнуть хвостом, да только его больше нет. Хочу... лизнуть Стива в нос? Нет уж, это оставим на потом. Хочу сказать, что мы вернулись не потому, что они сражались за нас, а потому, что никуда и не уходили. Самые нужные никогда не уходят.
Но я ведь не умею говорить такие слова? Ему, точно, не умею.
Через пару месяцев где-то Стив бросает, как-бы между прочим:
"Знаешь, до твоего здесь появления, в Африке не было белых волков".
И кивает, показывает на стаю, бегущую в высоких травах саванны.
"Стив, вот чем хочешь, поклянусь, с волчицами я здесь не сношался!"
Отсмеявшись, он говорит:
"Тут просто раньше совсем не было волков, Бак. Никаких!"
А потом приносит волчонка. Белого и голубоглазого. Сует мне в руки. Усмехается:
"Стая подарила. Сказали, так надо".
Ну, надо, так надо.
Смотрят на меня одинаковыми круглыми голубыми глазами, лезут ласкаться.
Вот только тискать мне их одновременно нельзя. Малыш пока не перенесет мою хватку в полную силу...
Первый камень исчезает, как след зверя в полосе прибоя.
Сила (Искажение второе)
Фиолетовый камень стучит в ладонь, как загнанное сердце.
— Скажи что-нибудь.
Имя его Питер Квилл. Прозвище Звездный Лорд. А еще он раздолбай каких поискать.
— Да я как-то не мастер в этом, — говорит он.
Фоном идет какая-то идиотская музыка.
— Он должен вернуться к тебе, — я протягиваю ему камень.
— Нет, не должен пока, — и включает громкость на предел. Легкий способ не слушать собеседника.
Зато этих двоих я слышу отлично.
— Мне он — как корове седло! — ярится Сэм. — Абсолютно чуждый. Уж не говорю о том, что никто меня ни о чем не спрашивал. На тебе щит, капитанствуй!
— Да, знаю, — на смирении Баки можно храм построить. — Меня тоже не спрашивали. Да и не один раз.
— Сила щита всегда служила Капитану, — пытаюсь я объяснить очевидное.
— Сила в том, чтобы подрезать крылья? — Спрашивает Квилл, отводя в сторону мою ладонь. — Не возьму. Засунь ты этот камень себе… в карман!
Взмах крыла. Острые перья царапают мне висок…
Балласт для крылатого (Сон Сокола)
Пришла беда, откуда не ждали! Можно попытаться собрать волю в кулак и в знак уважения к подвигам и сединам (тьфу-ты, господи!) Капитана принять эту практически неподъемную ношу. Не нести, так хоть волочь ее с честью. Но случается то, что случается. Щит и Рэдвиг друг друга на дух не переносят. Их взаимной ненавистью пропитан даже сам воздух.
Я сказал бы, что их стычки не на жизнь, а на смерть, будь они живыми и смертными.
Выпускаю Рэдвига для проверки новых функций. Он легко движется и зависает в нужном месте. А вот брошенный щит, сделав в воздухе немыслимый кульбит, летит в его сторону и сносит бедолагу куда-то в кусты. Я нахожу несчастного через несколько минут. Над ним сокрушенно воркует пара голубей.
Кто через три дня открывает окно у меня дома, я не знаю. Может, и сам забыл закрыть. К моему возвращению щит весь в голубином помете. Только он и никакая другая вещь в доме. Очень прицельная работа. И очень продуманная месть.
Я выговариваю Рэдвигу как человеку. Говорю о его недостойном поведении и о предательстве нашей многолетней дружбы, понимая, что психушка по мне плачет горькими слезами.
Он потом еще неделю на меня дуется. Ну, то есть, глючит и зависает при каждом удобном и неудобном случае.
Что же касается щита… Может, это как с Мьёльниром, я недостоин? Ощущение, что в доме поселился кто-то чужой, не покидает.
Однажды на пороге появляется Баки Барнс, входит без приглашения, усмехается каким-то своим мыслям.
— Выглядишь паршиво, — говорит он.
— Ты тоже не лучишься счастьем.
— Это вполне объяснимо, ведь так? Нам их не хватает.
— Тебе — особенно его.
— Особенно — всех, — говорит он спокойно.
Врет, конечно, но ничего не поделаешь, имеет право.
Он смотрит на щит у стены:
— С этим пора кончать. Стив сказал, что его надо отдать.
Тут нужен психиатр. Не я.
Баки вскидывает руку:
— Он мне приснился и сказал, что надо отдать. Твое дело — полет.
Цепляюсь хоть за какой-то признак здравомыслия:
—Это тоже он сказал?
— Нет, я. Не думай, я вовсе не верю в вещие сны, как деревенская дурочка. Просто щит для тебя — балласт. Он тебя тянет вниз. Зато есть кое-кто, кому он поможет оторваться от земли…
Ясным декабрьским днем мы стоим с ним на середине заснеженного склона. Морган Старк с визгом проносится мимо нас с самого верха холма на вибраниумной ледянке. За ней на бреющем полете мчится Рэдвиг.
И почти сразу же в нас сзади врезается щуплый невысокий паренек, кубарем скатившийся с того же холма.
Баки поднимает его, подхватив подмышки, отряхивает от снега, как заботливая мамаша, и тут же начинает ржать над собственной суетой.
—Стив, — сурово говорит он. — Хреново держишь равновесие!
Да, с этим у Стива Роджерса, похоже, беда. Хуже только у меня с капитанской миссией. Капитан Сэм Уилсон! Примерещится же такое!
Тощий Роджерс, улучив момент, виснет на нас двоих одновременно и мы клубком катимся вниз с горы к хохочущей Морган.
Второй камень исчезает, рассыпаясь колючими снежными кристаллами.
Душа (Искажение третье)
Оранжевый камень цепляется за кожу, как жук зубчатыми лапками, не стряхнуть. Он вызывает отвращение, не меньшее, чем красномордый страж этого места, чем само место.
— Забирай! — хочу сказать я, но что-то меня отвлекает. Что-то, попавшее в поле зрения сбоку.
Там легкая девичья фигурка скользит в танце на самом краю пропасти, кружась, все приближается. Ноги легко ступают по кромке бездны.
Костлявая ладонь моего собеседника, протянутая за камнем, опускается. Наташа замирает перед ним.
— Белый танец! Партнер так себе, но хоть душу отведу,— объявляет она.
Я пришел, чтобы отдать камень. Не её! И я шагаю вперед:
— Этот танец обещан мне, а не смерти.
Лицо ее бледное и перепачканное, а глаза смеются.
Первый пируэт. Рыжий локон щекочет мне щеку…
Пикник для Наташи (Сон Красного Черепа)
Ох, герр Шмидт, герр Шмидт! Говорила тебе в детстве любимая мутер, что должны амбиции быть вровень кондиции. А фатер велел внимательно читать Бисмарка. Про русских и их непредсказуемую глупость. Вот она рыжая русская фройлян. Или фрау? Кто их разберет рыжих русских, впрочем, как и белобрысых американцев. Да и не белобрысых тоже.
Стоят эти двое от Вас, уважаемый герр, на расстоянии вытянутой руки, а точно Вас и не замечают. У них, видите ли, разговор тет-а-тет!
— А, Стив! А чего без Барнса-то? Кого со скалы кидать станешь?
— Мне не к чему. Я не за камнем, я за тобой. А камень — вот, возвращаю.
— Что, не понадобился? Зря, выходит, только прическу попортила, — и проводит рукой по кровавому месиву на затылке.
— Не зря, Нат. Просто уже пора тебе домой.
Не молчите, герр Шмидт. Они же сейчас неизвестно до чего договорятся:
— Это так не работает, Роджерс! Отсюда не возвращаются.
— Помолчи, пока не заткнули! — взвивается рыжая.
— Мы с ней сколько раз уж бывали там, откуда не возвращаются… Так не работает, говоришь? Сделаем по-другому!
И сует камень в карман.
У Вас сложности, герр Шмидт, и немалые. У Вас, недостача, можно сказать! А Роджерса малахольного уже и след простыл. И покойница рыжая тоже сгинула. В ад, наверное. Хотя она из Союза, там ни рая, ни ада, вроде бы не было. Можно вздохнуть спокойно?
А вот и нет! Является Барнс. Рыжей, вновь появившейся, только подмигивает и без вступлений заявляет:
— Нужен камень!
— А нету!
— А где?
— У Роджерса своего спроси!
— Ну, как придет — спрошу.
И сбрасывает с плеч увесистый рюкзак, ставит аккуратно и садится, свесив ноги в пропасть. К аналитикам не ходи — сейчас второй припрется.
Ну, так и есть.
— Бак, давно ты тут?
— Да только пришел. Ну что, по пиву? У меня все с собой.
Попытка сохранить спокойствие проваливается:
— Что происходит?!
— Пикник, — отзывается Барнс. — Давно мечтал посидеть с друзьями на природе где-нибудь в экзотическом месте.
И самоубийца эта рыжая к ним подсаживается.
— Даме — первой! — заявляет Барнс и протягивает рыжей откупоренную бутылку.
— Только пиво? — хмыкает та. — Мне бы покрепче.
Вам, герр Шмидт, тоже бы чего покрепче. Нервы-то не железные. Они что себе вообще позволяют?
— Сюда бы еще Тони, — говорит Роджерс.
— Я не в курсе, — напоминает рыжая. — Что с ним?
— Сгорел на работе! — скалится Барнс. — Да, он бы не помешал. Выпили бы, подрались спьяну.
Это не ненависть к Старку, это отсутствие почтения к смерти. Полнейшая невменяемость! Впрочем, вам, герр Шмидт, такому не мешало бы поучиться, авось не маячили бы тут никчемной нежитью.
— Так тут пьянеть-то некому, — голос разума в лице рыжей.
— А Черепа напоить? – предлагает Барнс. — Может он захмелеет?
— С ним и подеремся, — подводит итог Роджерс.
— И то верно! Такая мерзкая рожа зря пропадает, — соглашается его дружок закадычный.
Не хмелеют они, как же! Через несколько бутылок на каждого начинают играть в «Камень, ножницы, бумага» на Камень. Когда приз прочно оседает в кармане рыжей, Роджерс — добрейшая душа, сочувствует:
— Что-то ты побледнел, Шмидт. Налить?
— Может, споем? — предлагает Романова.
Песни на русском и английском языках сменяют друг друга. Больше всех старается Роджерс, которому сыворотка дала мощные легкие и связки, а Бог поскупился на музыкальный слух.
На ваше истеричное «это так не работает», герр Шмидт, похоже, всем плевать. Когда троица встает, вы уже не верите своему счастью.
— Пора двигаться, — произносит Роджерс.
— Нос не вешай, вытащим, — обещает Барнс и обнимает рыжую, пачкая кровью ладони.
Она доверчиво вкладывает ладошку в его железную руку, оборачивается, чтобы показать язык. Одновременно с неприличным жестом, который делает Роджерс, прежде чем взять ее за другую руку. Они не спеша уходят прочь, держась за руки, не оглядываясь. Точно впрямь были на пикнике.
Ветер треплет рыжие пряди на затылке стервы, которую смерть только что отдала двум своим близким знакомым.
На краю пропасти остаются валяться пустые пивные бутылки…
Что-то важное вы, похоже, упустили, герр Шмидт…
Третий камень исчезает, точно гаснет…
Пространство (Искажение четвертое)
Голубой камень щекочет и греет ладонь как котенок, устроившийся поспать.
Пространство вокруг дрожит и меняется каждую секунду. То мелькает перед глазами измученное лицо пленного сержанта, то почти спокойное лицо умирающего гения. Но напоследок мозаика аккуратно складывается в картинку, похожую на череду отражений в параллельных зеркалах.
Тони Старк касается руки Говарда Старка… Морган Старк виснет на шее у Тони Старка…
Я даже успеваю тихонько положить камень на место на базе Щ.И. Т. и задерживаюсь только на минуту, чтобы еще раз увидеть Тони таким, каким даже не мог представить — завороженно глядящим в лицо отца.
Кто-то легонько трогает меня за плечо.
Оборачиваюсь. Локи держит за руку малютку Морган:
— Ты забыл! — сурово говорит девочка и протягивает мне проклятый камень. — Это для моего папы!
— Не бойся, человек, — насмешливо кривится Локи. — Я не обременю тебя ношей. Моему брату передай от меня только привет.
И поднимает на руки невесть откуда взявшуюся рыжую кошку.
«Превет» издевательски выводит на земле детским почерком репульсионный луч…
Сказка для папы (Сон Джарвиса)
Мама стоит в дверях и смотрит на дочку. Девочка смотрит на папу и слушает его. И все бы ничего, да только папа погиб давным-давно, оставив свое голографическое изображение и последнее обращение тем, кого любил.
По крайней мере, это официальная версия.
Мама смотрит на дочку. Дочка хмурится, обращаясь к папе:
— Сегодня будет сказка?
— Сегодня моя очередь слушать, — отвечает папа.
— Ага… — Морган, истинная дочь своего отца, начинает что-то прикидывать в уме, сочиняет на ходу.
— Значит вот… Жила-была принцесса…
— Стоп-стоп, это мои слова! — перебивает папа.
— И ее папа-король! — не сдается малышка и украдкой трет слипающиеся глазки.
Юная принцесса и ее папа жили, по всему выходит, в доме, который похож на наш. И королеву-мать ни с кем не спутаешь. В сказке всем нашлось место. И камердинеру Джарвису, и фельдмаршалу Роуди, и … Да всем абсолютно.
Сказка длится, звучит неторопливо, как плеск равнинной реки. Постепенно они доходят и до злого колдуна, и до огнедышащего дракона. Морган перехватывает инициативу. В ее истории похищают короля, а вовсе не прекрасную принцессу.
— Принцесса осталась совсем-совсем одна… — печалится кроха.
— Не забывай, моя хорошая, про маму-королеву…
— Принцесса с мамой остались совсем-совсем одни…
Мама, та, которая тихонько стоит в дверях, еле слышно всхлипывает.
— О нет! Не одни. Ведь на свете жил один отважный и благородный рыцарь, — утешает папа, чуть скользнув взглядом по силуэту в дверном проеме.
— Он жил в неприступном замке, сделанном из… — зевает Морган.
— Из волшебных камней. Все они были разного цвета, и каждый имел свои собственные свойства… Правда, наш рыцарь не отличался большим умом, но у него было много мудрых друзей…
— Они все вместе пошли и победили дракона? — юная сказочница все еще борется с дремой.
— Не совсем так. Друзья поведали рыцарю, что если отдать все волшебные камни его прекрасного замка, то можно вернуть и короля, и всех, кого похитил прежде ужасный дракон.
— Ты думаешь, рыцарь согласится отдать камни? — сквозь сон бормочет девочка.
— Уверен. По счастью, наш рыцарь весьма предсказуем. Конечно, он согласится, — говорит папа спящей дочке.
— Он уже согласился, дорогой, — шепчет светловолосая женщина в макушку мужу, сгорбившемуся над спящей малюткой. — Отнесешь ее в кроватку?..
Четвертый камень исчезает, сгорая в огне.
Разум (Искажение пятое)
Желтый камень ощущается в руке как кусочек льда. Того самого, в котором я покоился долгие годы.
— Поступим разумно, — говорит Локи. — Для начала определим, чего тебе хочется.
Мне хочется, чтобы миру больше не угрожала неведомая опасность, чтобы те, кто вернулся, нашли в этом мире свое место, чтобы были счастливы, чтобы…
— Я хочу вернуться домой, — говорю я ему.
— И какой он, твой дом?
Тонкая девичья рука ложится на плечо. Окно открыто, звучит музыка. Но громче и настойчивей, чем музыка откуда-то издалека доносится:
— Стивен Грант Роджерс! Клятвенно обещаю, что надеру тебе уши! И Вам, мистер Барнс тоже! Вот только явитесь к ужину, негодники!
Саднят разбитые коленки, а между лопаток мне чувствительно тычет кулаком темноволосый подросток.
— Молчи! — почти беззвучно предупреждает он. — Я сам!
И начинает плести сеть очень убедительных оправданий. Наша рваная одежда и полученные в драке синяки вот-вот будут дополнены нимбами мучеников, пострадавших во имя правды. По крайней мере, мама уже не грозит оборвать нам уши…
— Я, в общем-то, и не сомневался, — чуть ухмыляется Локи. — Осталась лишь мелочь. Камень!
Что-то не так… Он первый, кто готов забрать похищенное и вслух говорит об этом. Я протягиваю камень ему, а он вдруг бьет по моей руке снизу вверх. Камень подпрыгивает, как резиновый мячик, и вновь падает в ладонь тяжелой льдинкой.
— Твое дело — предложить, мое дело — отказаться! — скалит в улыбке белоснежные зубы лукавый бог.
Меня окутывает теплое одеяло, подушка приятно холодит щеку.
Колыбельная для бога (Сон Фригг)
Боги всемогущи, ведь так? Но порой мне казалось, что всех моих сил не хватит на этого строптивого младенца, мальчика, юношу.
Шумный и крикливый в колыбели, он всегда утихал, как только я целиком отдавала ему свое внимание, оставив Тора на попечение нянек. Подрастая, он с деланым равнодушием слушал наши с отцом нравоучения, а запоминал все, для того лишь, чтобы поступить с наибольшей для себя выгодой. Подростком он, каким-то образом, всегда оказывался невиновен в своих же собственных каверзах. Он изворачивался и юлил, ставил подножки и наносил удары в спину.
Он — мое дитя, не менее любимое и родное, чем кровный сын, и его гнетет наше с ним посмертие.
Не пора ли тебе вернуться из небытия, злокозненное божество?
— Вернуться сейчас? Ну, это так скучно! Нет, я выжду своего момента. Сейчас в боге хитрости нет нужды. Потрясти их всех до глубины души предстоит Роджерсу. Ты же видишь, к чему все идет? Этот правильный Капитан, честь и совесть ходячая, уже готов сотворить непредсказуемое. Давно бы ему вразнос пойти следовало.
Он вытягивается во весь рост, закидывает руки за голову и сладко жмурится:
— Хоть отосплюсь, пока мертвый, — говорит он. — И потом, ты же заскучаешь в этом посмертии без меня.
Через минуту приоткрывает хитрющие глаза и просит:
— Еще бы колыбельную, ну ту самую!
Темная ночка, светлые звезды.
Спи, мой сыночек, спи, уже поздно.
Воет за дверью ветер бездомный,
Спи мой мальчишка неугомонный.
Я твои страхи спрячу в ладошку,
Ночь унесет их — черная кошка.
Утром в окошко к нам постучится
Ясное солнце — рыжая птица.
Уютно свернувшись клубком спит мой младший сын.
Я пою.
Мы живы.
Пятый камень исчезает, тая как лед в руке.
Реальность (Искажение шестое)
Шестой камень невидим, но ощутим своим весом. В отличие от всех предыдущих он никак себя не проявляет.
С богами мне приходилось разговаривать, воевать, пировать за одним столом. Стоя перед богиней, я теряю дар речи. Она заговаривает первой:
— Ты сбился с пути, мальчик?
Я вовсе не знаю, куда шел. Я должен был вернуть на место все камни и не преуспел в этом нисколько.
— Не расстраивайся, это случается не только с людьми. С богами даже, пожалуй, чаще,— продолжает она. — Ты ведь хотел вернуть на место то, что одолжил тот милый зверек? Нет ничего проще, но только в том случае, если ты действительно этого хочешь.
Ее сын уже спрашивал о моих желаниях. Почему это так интересует древних богов?
— Знаешь, не стоит тревожить девушку, — с улыбкой говорит богиня и бросает взгляд на спящую Джейн. — Ведь дело не совсем в камнях. В людях скорей. Возможно, сейчас самое время поучиться у врага? Что сделал в вашем будущем тот, кто собрал их вместе?
— Истребил половину всего живого.
— Я не об этом. Что он сделал потом?
— Он уничтожил камни, чтобы ничего уже нельзя было изменить.
— В твоей жизни тоже есть то, что нельзя изменять. Иначе это будет уже не твоя жизнь. Вовсе не жизнь.
— Но ведь без них наш мир будет уязвим и нестабилен…
— Да уймись ты, упрямый мальчишка! — Слегка повышает голос Фригг. — Ты сам — целый мир. Привыкни уже к этому! Ну же! Готов к нестабильности?
И улыбается:
— А уязвимым ты был всегда. Как все мальчики на свете.
А потом, приподнявшись на цыпочки, взъерошивает мне волосы на макушке.
Теплый ветер доносит запах цветов.
Танец для Пегги (Сон Стива)
Romashky, romashky… Забавное название. Очень созвучное с именем Наташи, особенно как его произносит Баки.
Я иду на встречу с самой лучшей женщиной на свете. Я несу ей цветы, точно на первом свидании.
А в голове звучит голос того, к кому на свидание я помчался бы хоть с цветами, хоть без. Я верю, что еще помчусь.
«Стив, горе мое! Ничего не изменилось. Кто так носит цветы? Ты и дарить их будешь вверх ногами?»
Я много думал о том, что я ей скажу. Вот самые первые слова…
«Не вздумай краснеть! И бледнеть тоже. Ты можешь просто сохранять обычный цвет лица? Ну, хотя бы постараться? И не мямли ты, ради бога! Ну что она подумает?»
А вдруг она решит, что я влюбился?
«Да успокойся ты! Ничего такого она не решит. Ты выглядишь вполне себе умным. А влюбленный — ну просто дурак дураком!»
Ну, спасибо, конечно! Но, наверное, он прав. Баки виднее, с каким выражением лица я смотрю на него.
«И постарайся, когда будете танцевать, двигаться, ну хотя бы чуть изящнее танка».
Танец — это вообще очень сложно. И страшно, если уж честно. Сколько потов сошло с Баки, когда он учил меня азам еще в Бруклине!
И после, заставляя оттачивать мастерство, даже выходил из себя:
— Стив, ну это же не сложнее твоих пируэтов в бою!
Кто-бы говорил про пируэты! Ему-то что в драке, что в танце — все легко. Не-е-ет, в бою гораздо проще!
Хотя танцевать с Пегги оказывается совсем несложно. Это и танцем-то не назовешь. Сначала мы просто стоим, обнявшись, и отважная агент Картер беззвучно рыдает у меня на плече. А потом прерываемся на каждом шагу, чтобы сказать что-нибудь важное. И еще, и еще…
Когда я ухожу, то чувствую спиной ее взгляд. Теперь я знаю, как смотрит на человека Хранитель, незримо стоящий за плечом.
Баки был прав, когда вот только что, вечность назад говорил про унесенные мною глупости. Надеюсь, я не растерял их по дороге? Впрочем, для того и нужны ангелы, чтобы беречь от таких потерь.
Шестой камень исчезает, уплывая как дым сквозь пальцы
Утро для двоих. Начало.
Мне снится, что всем спецслужбам мира я теперь на хрен не сдался! И что я купил себе пижонские штаны. Светлые. И что дурачина Стив Роджерс просыпал на них какой-то сухой порошок для рисования. И что я сначала не очень-то расстроился, а просто бросил их в корзину для грязного белья. И что из корзины их уволок и порвал щенок, которого мы на днях завели. Похожий на волчонка, только белый. И что потом с Морган они перепачкались стивовой гуашью и джемом. И что я отмывал в десяти водах это лохматое чучело и матерился. Надеюсь, Пеппер и Тони были сдержаны, отмывая Морган.
Прах бесконечности (Реальность. Одна на всех)
Скачок во времени мгновенный и, при этом бесконечно долгий. Я возвращаюсь, не успев уйти и прожив в тот же миг целую жизнь. Годы тяжелым грузом ложатся на плечи, а секунды подталкивают ко мне самых близких и дорогих. Тех, без кого горько и невозможно.
Наташа говорит:
—У каждого человека только одна жизнь. И никто не знает что там, после.
Я спрашиваю:
— И ты не знаешь?
—Да что там она! Даже я не знаю! — фыркает Тони.
О да! Эксперт!
Перед глазами проносится странный похожий на военную кинохронику сюжет. Улыбающаяся, светлая как весеннее утро, невеста вдруг исчезает точно мираж в пустыне. Она была так похожа на свою маму…
А блекнущие, какие-то потерянные лица гостей заслоняет танцующая пара. Мы с Пегги…
Я шагаю вперед, чтобы остановит счастливых влюбленных. Врезать вот этому идиоту. Вернуть сияющую девочку в подвенечном наряде.
Ведь вернулись же те, кого мы потеряли. Надеюсь, что действительно вернулись. Или это у меня судьба такая — терять и терять бесконечно?
За спиной звучат выстрелы. Оборачиваюсь. Тяжело это дается старику. По мне как по пустому месту скользит стальной взгляд снайпера. Зимний выискивает глазами невидимую мне живую мишень, а уже через мгновение исходит криком в ужасающем пыточном кресле.
Сухонькая рука касается моих пальцев:
— Я прожила свою жизнь, Стив…
А я не дал прожить жизнь ее детям.
Мелкий пацаненок чешет кончик носа и заявляет:
— Я — Баки. Джеймс Барнс — это когда в школе к доске вызывают. Или когда мама собирается уши надрать…
Молоденький сержант в лихо заломленной фуражке хлопает меня по плечу:
— В будущее!
Его будущее разворачивается передо мной, похрустывая как пергамент. Человек-призрак Зимний Солдат с кошачьей грацией соскальзывает с плоскости Хеликэрриера. Проект «Озарение» вступает в завершающую стадию.
Незнакомый мне здоровяк склоняется над телом убитого человека, сдергивает с него маску. Баки смотрит в небо мертвыми глазами…
Самые медленные секунды моей жизни прошли. Я тяжело поднимаюсь со скамейки. Я не готов встретиться с теми, с кем только что — целую жизнь назад — расстался.
Я готов ко всему…
Старческое зрение — это просто ужас что такое, но этих двоих стоящих в отдалении я узнаю и вслепую. Уж одного-то точно!
— Бак!
И голос стал скрипучим. Вот ведь! Ладно, что там времени! Как говорила Наташа «пять минут позора»!
Подходят как-то несмело, как нашкодившие подростки…
— У меня для вас кое-что есть.
— С детства не люблю это вступление! — бурчит Баки.
Как хочется вот сейчас обнять его, уткнуться носом в шею. Бессильное и острое желание. Слышал когда-то, что старики так же сильно нуждаются в объятиях, как недолюбленные дети.
Баки за плечом Сэма. Когда-то он так стоял за моим плечом, за плечом Капитана. Сейчас новый Капитан примет щит.
Хм… А щита-то и нет. Придется обойтись без символов, ребята. Опускаю руку в карман и касаюсь острых граней проклятых камней. Ага, вернулись! Сжимаю кулак и с наслаждением вслушиваюсь в хруст. Протягиваю руку к этим двоим и раскрываю ладонь. Горстка разноцветного песка лежит на ней и искрится в солнечных лучах.
Баки таращится недоуменно:
— Что это?
Тупит немного, если пользоваться жаргоном Питера. Впрочем, если бы он у меня на глазах такие фортели откалывал, я бы еще не так тупил.
— Это что, они? — отмирает Сэм. — Ты вообще в курсе, что на этих камнях зиждется все сущее?
Баки улыбается. Сказать, что почти сто лет он так не улыбался — так это никакая не метафора.
От этой улыбки становится легко: дышать, двигаться, жить…
— Сэм, что ты городишь? Как может мир зиждиться на каких-то булыжниках? — сержант Барнс знает, о чем говорит. Мир до самого своего основания никогда не ставил его в тупик. Чего не скажешь обо мне.
— Они скорей на стекляшки были похожи.
— Тем более.
Баки крепко толкает меня под бок. Ну, для меня-то так, ерунда, но не ответить не могу — сгребаю обоих в охапку.
— Не знаю как миру, а мне, похоже, конец! — придушенно сипит Сэм. — Куда девался старенький безопасный Стив Роджерс?
А вот Баки, наконец-то, выглядит как человек, который оказался в самом безопасном месте на свете. И я в его руках тоже под защитой. Такой, что нигде больше не сыщешь.
Телефон в кармане Баки разражается звуком гимна России, и он выкручивается из-под моей руки. Ставить вместо звонка дурацкие мелодии — это его Шури в Ваканде подсадила. Нет бы на что хорошее!
— Наташка, — буднично сообщает Баки, сбрасывая вызов. — Надо будет — перезвонит.
От нереальности происходящего говорю явную глупость:
— Точно не Тони?
— Старк? С чего бы? Он только тебе звонит. Зато мне — Морган! — и смотрит с явным превосходством почему-то уже сверху вниз, а потом, словно боясь сломать, бережно обнимает меня за тощие плечи.
Кто-то украл самые долгие секунды моей жизни. Я с радостью нагнал бы вора и приплатил ему за кражу, да вот хоть бы горстью драгоценных камней.
В последний раз бросаю взгляд на песок в ладони и сдуваю его.
— Стив! — праведно возмущается Баки, отряхивая со штанов прах бесконечности.
Разговор на скамейке.
— Может, все же скажешь, где ты шлялся? Это для нас прошла пара минут, а ты выглядел так, будто прополз через ад на карачках.
— Знаешь, почти то же самое мне сказала Пегги…
—Я спросил о тебе.
— Просто этот разговор был очень важен для нас обоих.
Баки возводит очи к небу, но, похоже, готов выслушать все, что рвется из меня наружу.
«Стив, то, что привело тебя сюда… Наше прошлое… Оно не давало тебе сбиться с курса в жизни. У нас были такие испытания и такая война… Это как якорь, не дает течению унести нас. Но якорь не позволяет и двигаться дальше, а нам обоим, кажется, пора в путь».
«И куда лежит твой путь, Пегги?»
«В будущее! — улыбается она, точно знает что-то особенное. — А твой — домой. Тебя там ждут!»
— Благодаря ей я вспомнил, что было время, когда ни ты, ни я ничего не ждали. Мы просто не знали, что можно ждать, — говорю я ему в ключицу.
— Понятно, — серьезно кивает Баки. — Ты не хотел того же для них.
Я пожимаю плечами:
— Сперва надо было разбудить одного соню и объяснить, что пока он во льдах прохлаждался, его друг был в лапах Гидры.
— Вот значит, что такое «прохлаждаться!»
— И потом его еще надо было убедить, что спасать его Баки сподручнее вдвоем.
— Убедил? Ну что, горжусь! Стив, ты смог переупрямить самого себя. Круто! — говорит Баки и осторожно накрывает мою макушку ладонью. На всякий случай — правой.
Потом заглядывает в глаза:
— Похоже, ты крепко насолил мирозданию. Это расплата?
Он щекотно проводит мне пальцем по ребрам.
— И для тебя заодно, — говорю я.
— Мне вернули бруклинского задохлика. Ерунда! Бывало и хуже! — беспечно отзывается Баки.
Утро для двоих. Продолжение.
Стив толкает под бок и говорит:
— Просыпайся! Он что-то терзает на кухне.
— И что? Не вижу повода для спасательной миссии.
Стив наваливается сверху. Сплошные ребра-локти-коленки. Вот не проснись после этого!
— Просто пока он занят, у нас есть время на кое-что еще.
И руками объясняет, на что именно.
Будем думать, что щенок потрошит что-то крупное…
И да, он погрыз ножку стола и стянул с него скатерть. Джем и молотый кофе.
Хвала небесам, не гуашь!